Рубрики Приложения О журнале Главная Разделы Фото Контакты
Истоки русской цивилизации

Истоки русской цивилизации

Когда получили развитие цивилизационные исследования, многие философы, богословы и религиозные мыслители задумались о том, к какой цивилизации отнести Россию при всей ее самобытности. Одни философы настаивают на том, что картина русской истории напоминает яркие страницы истории Запада, и многие черты русской культуры заимствованы из западной цивилизации.

Когда получили развитие цивилизационные исследования, многие философы, богословы и религиозные мыслители задумались о том, к какой цивилизации отнести Россию при всей ее самобытности. Одни философы настаивают на том, что картина русской истории напоминает яркие страницы истории Запада, и многие черты русской культуры заимствованы из западной цивилизации.

 

 «История России не существует вне европейской и мировой истории.

 

 Российская специфика и даже «уникальность» есть лишь своеобразное проявление общемировых процессов» . Другие мыслители говорят об уникальной самобытной культуре России её восточном происхождении. «Основой Восточно-христианской цивилизации, а именно цивилизации Древней Руси и России, явилась восточнославянская общность. Русский мир — важнейшая часть этой цивилизации» . Третья сторона исследователей, как правило, русофобы, отрицают уникальность российской истории. Отрицая цивилизованность России, они относят происхождение русского народа к истории существования диких угро-финских племен в забытом «Богом и людьми уголке Восточной Европе – в убогом Суздальском княжестве» . «Русских часто не считали славянами, а некоторые до сих пор не считают, полагая, что в лучшем случае русские — полукровки. Русские связаны с азиатами, с татарами. «Поскреби русского — найдешь татарина» — говорит известная французская пословица. Русы — это как будто бы варяги-скандинавы. Такое мнение развивается и доказывается на протяжении уже полутора столетий» .

 

 Однако большинство историков, видных философов, богословов и религиозных мыслителей выделяют русскую цивилизацию в отдельную категорию. В философии уникальность путей России в истории человечества как феномен первые рассматривали славянофилы (Иван Аксаков, Федор Тютчев, Алексей Хомяков, Иван Киреевский, Константин Аксаков, Юрий Самарин).

 

 Приблизительно на таких же позициях стояли поздние славянофилы (Константин Леонтьев и Николай Данилевский), русские публицисты-философы и народники (Николай Костомаров, Петр Лавров, Николай Михайловский, Николай Кареев, Константин Кавелин). Вся философская полемика славянофилов и других мыслителей сводилась к феномену самобытности «славянского мира» и его значения для «мировой цивилизации». В центре внимания вставала Россия, её история, религия, культура, литература и политическая система. Так возникла идея самостоятельной «русской цивилизации», не входящей ни в цивилизацию Запада, ни в цивилизацию Востока. Эту идею подробнее остальных развили в 20-е годы XX века философы-евразийцы (Н. Трубецкой, П. Савицкий, Г. Вернадский, Н. Алексеев, В. Ильин и др.).

 

 Евразийцы считали, что Россия представляет собой самобытное явление, где смешаны «европейские» и «азиатские» черты (отсюда само понятие «евразийство»), но эти черты в России превратились в синтез, т. е. в нечто новое и самобытное, что не сводится к простой комбинации заимствований.

 

 Это новое и самобытное начало образует особую систему координат, в которой только и следует рассматривать историю России и русского народа. Евразийцы развили славянофильские интуиции, и особенно концепцию Константина Леонтьева о сущности России как наследнице византизма, и выдвинули теорию «русской цивилизации».

 

 Если рассматривать Россию не как страну, а как цивилизацию, то идея выделения в ней западных и восточных черт отпадает сама собой. Появляется набор оригинальных критериев и оценок, понятных только в пространстве русского общества.

 

 А различие и многообразие культурных и этнических форм на протяжении российской истории прекрасно объясняются в этом случае тем, что речь идет именно о цивилизации, допускающей широкий спектр идентичностей, сменяющих друг друга во времени или сосуществующих в рамках «большого пространства» и имперской идеи». «Попробуем сформулировать: империя — это политико-общественное культурное образование, предназначенное историей для введения в подзаконное и цивилизационное пространство разноплеменных и разноконфессиональных народов» . Более того, сама идея империи — это не практика азиатской деспотии или сталинского тоталитаризма, а европейский продукт. Европа — это объединение диких племен в империю, это эволюция от восточной азиатской деспотии к европейскому культурному централизму.

 

 Соответственно, если рассматривать Россию как страну, принадлежащую западной цивилизации, то её империализм становится нормой и закономерностью. Евразийцы поставили перед своим историко-философским и идеологическим движением задачу разработать методологические основы такого цивилизационного подхода, и сделали на этом пути много открытий в области географии (П. Савицкий), лингвистики (Н. Трубецкой), истории (Г. Вернадский, Л. Гумилев), правоведения (Н. Алексеев), культурологи (П. Сувчинский), философии (Л. Карсавин) и т.д.

 

 Можно выделить следующие особенности «русской цивилизации»:

 

 содержательное мессианство (бытие ради реализации замысла Бога);

вера как главная опора характера русского народа;

верность традиции и истории (верность устоям, преданию, шествие «путями святых богоносных отцов»),

концептуальная идея правды, истины и справедливости (русская идея)

соборность (целостность, народной, общественной, и государственной жизни),

жертвенность, самоотдача и альтруизм;

созерцательность, духовность и эсхатологическая (эсхатоло́гия—система религиозных взглядов и представлений о конце света, искуплении и загробной жизни.) парадигма мышления;

готовность к самоосуждению, раскаянию, преувеличение своих слабостей и ошибок;

державность, государственность (государство как ценность).

 

 Видный русский писатель Александр Солженицын писал: «Отсюда и пословицы (жизненные правила! законы поведения), подобные таким:

 

 Бедность — не порок.

 

 Покорись судьбе — и беда покорится.

 

 Больше горя — ближе к Богу.

 

 Терпение лучше спасения» .

 

 Эти начала и правила социального устройства можно встретить на самых разных этапах русской истории. Каждое из них, будучи в своей основе положительным, может обнаруживать и отрицательные стороны. Чрезмерная мечтательность в осуществлении эсхатологических проектов заставляет пренебрегать рациональным социальным устройством бытия, порождает безразличие к материальным аспектам жизни. Мессианское начало развивает чувство горделивого превозношения над другими народами и амбиции мирового лидера, неподкрепленного реальными позитивными достижениями в мировой политике и экономике. «Национальная надменность, заносчивость, дико не соответствующая нынешнему реальному жалкому состоянию нашего народа» .

 

 Целостность и авторитарность государственной политики , поставленная во главу угла, препятствует развитию индивидуального начала, тормозит творческое развитие личности. «Сюда примыкает и вековое отчуждение нашего народа от политики и от общественной деятельности» . Принцип справедливости, особенно в экономике или общинном хозяйстве, сдерживает дух индивидуального предпринимательства, (дух капитализма) немыслимого без определенной доли авантюризма и эгоизма. Преданность традиции подчас заставляет отворачиваться от социальных, информационных и технических инноваций, порождает в жизни народа мертвый консерватизм. Излишняя жертвенность приводит к пассивности, к «женскому» восприятию жизни, общества и истории. Созерцательность, вырождаясь, превращается в лень.

 

 Государственный централизм как высшая ценность воспитывает в человеке раболепие и чрезмерную покорность власти.

 

 О двойственности и антиномичности характера (сложности характера, представляющей собой многоаспектный феномен. Антиномия как единство двух противоречащих друг другу, но одинаково обоснованных суждений находит свое выражение в культуре – ред.) русского народа пишет философ Николай Бердяев: «Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая дионисическая (Дионисизм означает освобождение беспредельного влечения, взрыв необузданной динамики животной и божественной природы; поэтому в дионисийском хоре человек появляется в образе сатира, сверху — бог, снизу — козёл - ред) стихия и аскетически-монашеское православие.

 

 Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт» . В подтверждение наших исследований, продолжая анализ двух типов психологии русского человека, приведем пространные размышления великого русского писателя Федора Достоевского: «Тут являются перед нами два народные типа, в высшей степени изображающие нам весь русский народ в его целом. Это, прежде всего, забвение всякой мерки во всем (и, заметьте, всегда почти временное и преходящее, являющееся как бы каким-то наваждением).

 

 Это потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и — в частных случаях, но весьма нередких — броситься в нее как ошалелому вниз головой. Это потребность отрицания в человеке, иногда самом неотрицающем и благоговеющем, отрицания всего, самой главной святыни сердца своего, самого полного идеала своего, всей народной святыни во всей ее полноте, перед которой сейчас лишь благоговел и которая вдруг как будто стала ему невыносимым каким-то бременем.

 

 Особенно поражает та торопливость, стремительность, с которою русский человек спешит иногда заявить себя, в иные характерные минуты своей или народной жизни, заявить себя в хорошем или в поганом. Иногда тут просто нет удержу. Любовь ли, вино ли, разгул, самолюбие, зависть — тут иной русский человек отдается почти беззаветно, готов порвать все, отречься от всего, от семьи, обычая, Бога. Иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительным безобразником и преступником, — стоит только попасть ему в этот вихрь, роковой для нас круговорот судорожного и моментального самоотрицания и саморазрушения, так свойственный русскому народному характеру в иные роковые минуты его жизни. Но зато с такою же силою, с такою же стремительностью, с такою же жаждой самосохранения и покаяния русский человек, равно как и весь народ, и спасает себя сам, и обыкновенно, когда дойдет до последней черты, то есть когда уже идти больше некуда» . Все эти особенности могут проявляться и как достоинства русского человека, и как недостатки. Но и в том и в другом случае они вытекают из общего цивилизационного настроя, присущего только данному русскому культурно историческому типу.

 

 В случае «русской цивилизации» можно соотнести созерцательность (положительное качество) с ленью (отрицательное качество). Это правомочно.

 

 Но нельзя сравнивать русский коллективизм с европейским индивидуализмом, так как это — явления, относящиеся к различным цивилизациям, и их следует осмыслять и оценивать только в их собственной исторической среде. В этом трагедия либеральных преобразований начала девяностых XX века. Реформаторы от политики и экономики искусственно, насильно и некритично перенесли модель развития западных стран на почву русской самобытной цивилизации. Как здесь не согласиться со словами русского писателя Виктора Ерофеева:

 

 «Западник — это обычно наивная такая фигура, которая полагает, что если Россия примет западный путь развития, то всё у нас в одночасье станет хорошо. А на самом деле мы не можем этого сделать — у нас другая культура, другая цивилизация» . Ведь особенные цивилизационные пласты русской истории в огромной мере повлияли и на советский период, хотя сами большевики хотели построить «новый мир» с чистого листа. Идеологически этот запрос был выдержан: политико-правовой, общественный, хозяйственный и культурный строй, созданный коммунистами, действительно, не имел аналогов ни в прошлом, ни за пределами СССР — как на Востоке, так и на Западе.

 

 Оригинальность советской системы, ее тотальный характер, затронувший огромный спектр жизненных вопросов, приводит к формуле о существовании особой «советской» цивилизации, основанной на самобытных началах. Вместе с тем, нельзя не заметить и в «советской цивилизации» влияния предшествующего культурно-исторического типа Российской империи. СССР в целом остался в границах Российской Империи (несколько сократившись в объеме в 20-е годы, но полностью наверстав потерянные земли после 1945 года). В «советской цивилизации» мы в новом виде встречаем знакомые черты:

 

 мессианство (вера советских людей в коммунизм и в миссию СССР открыть истину народам мира — через мировую революцию),

искаженная эсхатология (вера в светлое будущее и «царство коммунизма», где нет ни бедных, ни богатых, но все равны),

коллективизм (советская пародия на соборность и общность народов и его интересов),

справедливость (всеобщее материальное равенство, которое породило еще больше противоречий и социальное расслоение на «партийную элиту» и простой народ),

жертвенность (готовность принести себя в жертву ради строительства коммунизма, героизм Великой Отечественной войны победа над фашизмом — реальный пример жертвенности на все века истории человечества),

государственность (советский патриотизм и почитание коммунистического руководства — вплоть до «культа личности»).

 

 К огромному сожалению, духовность как ценность была отброшена, и проявлялась скорее априорно в психологическом портрете советского человека в его исканиях внутренней правды и смысла, нежели в формальном наборе его отличительных признаков, социально осмысленных как достоинства. Духовность же воплотилась в науку и искусство, именно в советский период наука и искусство в России достигли небывалых вершин. Только нравственные императивы проявили себя в моральной сфере, так как после аморализма самой революции 1917 года, сталинская Россия быстро вернулась к принципам семейной этики и традиционной нравственности.

 

 Как Древняя Русь отстаивала свою самобытность и православную идентичность перед лицом католического (позже протестантского) Запада, так и СССР противостоял все тем же западным странам, только отныне как авангард мирового социализма, борющегося против капиталистических держав, как «советская цивилизация» против «капиталистической цивилизации». При этом пишет известный политолог Николай Злобин: «Немало людей в мире симпатизировали Советскому Союзу» . Радикально новые идеологические формы хранили прежнее цивилизационное содержание, в том числе по-новому исповедуя русскую идею и «идею Москва-Третий Рим». После краха СССР советское идеологическое оформление «русской цивилизации» рассеялось, но вместе с тем произошли и более глубокие цивилизационные сдвиги. Российская Федерация как наследница и Российской Империи, и СССР утратила большую часть территорий оказавшихся под контролем бывших Союзных Республик, ставших независимыми и суверенными государствами. Сама же Россия в 1990-е годы в духе западничества стремилась всячески отмежеваться от любого намека на «мессианство».

 

 Заголовки газет пестрели: «Мы не великая, мы — нормальная страна». Вместо коллективизма в обществе возобладал индивидуализм, а принцип справедливости уступил место этике личного обогащения. Вместо жертвенности стали проповедовать и прославлять эгоизм, гедонизм (стремление к наслаждению) и «расслабленность». Созерцательность приравняли к «дисквалифицирующим качествам», препятствующим социальной активности, а целостность государственных интересов была расценена как исторический предрассудок российского империализма, сталинской деспотии, мешающие развитию гражданского общества. Общество постсоветского периода пережило крах своих глубинных цивилизационных основ, которые оставались неизменными и в царский период, и в советское время. В какой-то момент казалось, что сама «русская цивилизация», — а не только русское общество, русская политика и русская государственность — вошли в критическую фазу. С начала третьего тысячелетия атмосфера российского общества стала постепенно меняться. Драматическое противоречие между настроением правящих олигархических элит и широких слоев народа в 90-е годы XX века стало постепенно меняться. Опыт исследования феномена «русской идеи» дает основания для того, чтобы вновь ожидать проявления величия фундаментальных черт и русского народа и самой святой Руси в процессе строительства нового российского общества. Русская цивилизация пережила много драматических моментов, но на всех ее этапах мы видим присутствие незримой идеи особого призвания русского народа, которая преображает и возвышает общество над существующими пропастями и падениями человечества. Можно наметить теоретические направления русской идеи, по которым должна развиваться «русская цивилизация» в XXI веке.

 

 Перед обществом встанет во всей силе вопрос об определении миссии русского народа на новом этапе. История показывает, что поиск «высшего предназначения» является неотъемлемой чертой «русской цивилизации». «Дело еще и в том, что вся русская история есть диалектический спор с Западом и западной культурой, борьба за отстаивание своей (подчас схватываемой лишь интуитивно), русской истины, своей мессианской идеи, своей версии «конца истории», как бы это ни выражалось — через московское православие, светскую империю Петра или мировую коммунистическую революцию» .

 

 Поиск особого пути России, её особой миссии в мире и осознание собственной идентичности воскрешает не только политические доктрины и идеологические штампы, но и порождает особые феномены в русской литературе и культуре.

 

 Выдвигаются не только национал-большевистские лозунги «восставших биороботов» , но и национал-патриотические праворадикальные программы по воссозданию «имперских границ» России в области не только геополитики, но и в метафизических прозрениях историософии. Видный русский писатель, журналист и общественный деятель Александр Проханов, прибегая к образным и символически выражениям, так описывает теорию Пятой Империи: «Я сегодня одержим, может быть, иллюзиями, а может быть, прозрениями. На мой взгляд, в России после долгих лет наконец наметился некий важный государственный субъект. Среди катастрофы, среди упадка, среди деградации, среди ужасных тенденций возникло нечто новое, загадочно-странное. На смену четырем возникавшим здесь Империям (первая — Киевская Русь, вторая — Московское царство, третья — Петровско-Романовская, четвертая — Сталинский проект) — стала возникать Пятая. В нашем Вифлееме народился таинственный пятый младенец, еще никем не виданный. О его рождении оповестили волхвы. В разных углах нашего мира возникло странное возбуждение, предчувствие.

 

 Наряду с проклятьями, с унынием, со слезами возникли новые звуки, новые тихие настроения. И этот проект Пятой Империи — так я его называю — я хочу его увидеть, я хочу его зафиксировать. Я хочу внести его в такое поле, где его можно было бы лелеять и осмысливать…

 

 Я все перевожу в религиозную, метафизическую сферу, и это позволяет свободно оперировать этими явлениями. Я предчувствую его. Как предчувствовали революцию поэты. Как ее предчувствовал Блок. Этот проект не путинский, он не возник в недрах власти, он не возник во дворце царя Ирода. Он вообще неизвестно где возник, возможно, в тайном, малом, кротком предместье, околотке. Но то, что он зарождается, — это факт. Зарождается централизм, зарождается большая управляемость страной, большая потребность в этой управляемости. Происходит медленная концентрация ресурсов. В России появляются зачатки суверенитета, совершенно потерянные ею при Ельцине. Это чаянье отмечено в культуре. Сильна так называемая имперская волна в литературе. Если раньше она была волной воспоминаний о красной Империи, сейчас она связана с предчувствием чего-то нового. Поэтому я хочу посвятить остаток своих сил вскармливанию этого младенца» .

 

 Едва ли возможно и допустимо вернуться к советской идее «мировой революции» или построить «пятую империю» , но новая форма народного и национального и религиозного мессианства реально рождается на наших глазах не только в политических проектах, но и в многогранных процессах современной культуры. Соборность, которая укоренена в психологии русского человека, трудно насильно сменить на индивидуализм, почерпнутый из западной цивилизации. Таким образом, следует предвидеть появление новых версий социалистических или солидаристских теорий, движений и институтов в общественном развитии стран постсоветского пространства. Пробудить в народе жертвенность, готовность ограничивать свои потребности и стремления ради достижения высоких исторических целей — одно из мотивационных направлений русской идеи, «концепции Русского мира» и созидания «наднационального проекта» Святой Руси. Святейший Патриарх Кирилл подчеркивает: «Я думаю, Русь—это не «где», а, в первую очередь, «что».

 

 Русь—это система ценностей, это цивилизационное понятие. Конечно, это цивилизационное понятие, которое имеет свое географическое измерение.

 

 Когда мы говорим «Святая Русь», мы имеем в виду совершенно конкретную идею: идею доминанты духовного над материальным, идею доминанты высокого нравственного идеала. Собственно говоря, в этой традиции и был воспитан народ на том огромном евразийском пространстве, которое сегодня географически составляет юрисдикцию Русской Православной Церкви. Русь — это, в конечном итоге, отличение добра от зла в соответствии с этой огромной духовной традицией, это система ценностей. И если, опять-таки, перейти к географии, то, конечно, ядром этой цивилизации, этого огромного мира являются Россия, Украина, Беларусь, если говорить в современных геополитических категориях». В основе русской идеи и концепции Русского мира сокрыты интуитивные прозрения философской мысли: без обретения новой формы духовности, без возрождения Церкви, взлета культуры, философии и искусства не произойдет возрождение народа и многих государств постсоветского периода.

 

 Во-первых, современному обществу постсоветского периода необходима новая модель социального и духовного развития. Подобно нашим отцам, отрекшимся от язычества в киевской купели великого равноапостольного князя Владимира, нам надлежит отвернуть хищнические основы западной цивилизации потребления, религии золотого тельца и обратиться к сакральному ядру русской цивилизации, к православной вере в её самых сокровенных и глубинных основах. И в этом определяющем повороте, не имеющем ничего общего с внешним фарисейским благочестием и политическими амбициями шовинистического превозношения, и заключен величайший шанс народов бывшего Советского Союза. Импульсы русской идеи, освященные православным богословием, актуализируют инаковость, отличность «не от мира сего».

 

 Русская идея в духовно-нравственном и религиозном значении заключает в себе весь человеческий мир, универсализм Правды Божией, профетизм (профетизм – пророческое движение, пророческое возвещение правды Божией) проповедь, касающаяся социальной справедливости, все богатство духовного мира. Русское сознание определяется наличием православной веры, «мы сознаем, что в этих условиях Русская Православная Церковь зачастую остается единственной нитью, связующей воедино цивилизацию Руси» .

 

 Во-вторых, тайная и явная мистерия Православия, ее ни с чем не сравнимая энергетичность духа, сила в решении самых сложных, тяжелых и неподъемных метафизических, метаисторических вопросов человеческого существования ярко раскрывается не только в истории и судьбе многострадального русского народа, но и в идеологических доминантах русской идеи и концепции Русского мира.

 

 В-третьих, для православного христианина всегда было характерно эсхатологическое мировоззрение, знание о конечности этого мира, о катастрофичности «последних времен», о том, как встретить их и обновить собственную духовную жизнь. Отсюда разработка социальной концепции Церкви и политической эсхатологии как базиса реальной политики русской цивилизации становится сегодня насущной потребностью, жизненно важной не только для политологии, но и для православного богословия в условиях всемирного глобального кризиса и негативных процессов глобализации. К огромному сожалению, у нас нет, сегодня, политиков, которые могли бы опереться на эсхатологическое учение Православной Церкви, на подлинно бытийную и событийную цепочку в своем стратегическом диагнозе наличного времени мира. Сколько бы ни говорили политические лидеры на конференциях и церковных приёмах о воспитательной роли Православной Церкви — сейчас Православие для них только как красивая картина и золотые ордена на груди.

 

 Но дальше, когда кризисные явления будут проявляться все сильнее, масштабнее и трагичнее, когда будут определены границы и сроки привычной спекулятивной политики, возникнет острая необходимость подлинного духовного глобального прогнозирования процессов современности. Должно произойти обращение к сакральному ядру русской цивилизации, к запредельному таинственному в русской душе, к сокровищнице духовной традиции русской цивилизации — Православию. Предстоит внедрить богословие Церкви в гуманитарные технологии и политический инструментарий, способный принести победу в борьбе с исторически обреченной глобальной цивилизацией финансового строя, базирующейся на сугубо материальной интерпретации мира и Вселенной.

 

 Автор: Иерей Андрей Беспалов, настоятель Свято-Никольского храма села Куйбышево (Ростовская область)

 

 

Обсуждение Еще не было обсуждений.