Он не хотел подстраиваться под своё имя, не хотел с ним примиряться, и вообще слышать не хотел это чудное, чужое, выпендрёжное имя, взятое из самого занудного и бессмысленного школьного учебника, наполненного датами, описаниями войн кровожадных властителей и переворотов, организованных разного рода авантюристами. Отец выискал у себя греческие корни и в честь этих никем не доказанных истоков назвал своего сына Геродотом.
Друзья пытались облегчить ему жизнь и прозвали его Гериком, мама и учителя звали его Герой. Так он и жил в ожидании тяжёлого момента, когда окружающие вынуждены будут обращаться к нему по имени и отчеству.
Герик не любил авантюры, он любил пиво. В жару и в холод, в компании и в одиночестве, в плохом настроении и в хорошем. Горьковатый пахучий напиток на протяжении многих лет был его другом, помогал коротать жизнь… Точнее друзей было много: «Будвайзер» и «Козел», «Хейнекен» и даже «Балтика». Самого ценного, дорогого и любимого звали «Гиннесс».
В «Википедии» ему попалась статья, которая пространно убеждала, что пиво плохо влияет на мужское здоровье и воспроизводящую силу. Воспроизводиться Геродот не спешил, но тем не менее последствиями употребления любимого напитка озаботился. Курить он бросал, правда, через некоторое время забывал, что бросил, и вновь начинал потягивать «Мальборо». Бросить пить пиво оказалось сложнее. И он не бросил.
Аккуратный, дисциплинированный и пунктуальный Герик без помощи родителей поступил на экономический факультет МГУ, специализировался по кафедре «Финансы и кредит». Затем благодаря рекомендации и связям научного руководителя устроился в большой частный банк.
В банке было много хорошо причесанных с модным маникюром женщин, но Герик поскользнулся. Кто в этом был виноват? Пиво, в тот вечер выпитое чуть больше нормы, или какой-то слегка недокрученный винтик в организме Герика – трудно сказать. Он оставил машину на стоянке около ресторана и возвращался домой на метро. Иногда он преднамеренно спускался к народу, чтобы посмотреть, как тот живет: в метро ведь ездили и клиенты розничной сети его банка. Герик был хорошим, старательным и даже неожиданным финансовым аналитиком.
В вагоне все обращали тайное и явное внимание на создание юного женского пола в курточке, сшитой из разноцветных, очень ярких лоскутков, и в джинсах, состоявших преимущественно из разнокалиберных дыр. Герик первоначально устремил взгляд на очень круглые коленки и очень открытое и тоже почти круглое бедро. Потом натолкнулся на глаза, сиявшие любопытством, наигранной или неподдельной (Герик не разобрался) наивностью и решительностью. Герик заговорил с девушкой, которую звали Жанной, но стюардессой она не работала. Чем она занималась, она сообщать не спешила.
Глаза были совсем, ну совсем не накрашены. И в этом тоже был вызов. Впрочем, они привлекали внимание и безо всякой подмазки.
Перегоны были длинными, вагон слегка покачивался, подталкивая Жанну и Герика друг к другу. Собянин позаботился о том, чтобы их встреча не оказалась слишком короткой. Поезд уходил в бесконечность. Никогда не слышанные Гериком названия мелькали и исчезали. Он бы не удивился, если бы машинист объявил, что следующей станцией будет Рязань.
Жанна приехала в Москву из Белоруссии поступать на актерский факультет, поступала подряд во все театральные вузы, но без успеха. В одном председатель творческой комиссии перед третьим туром поставил ей условие прохождения, в ответ Жанна предложила ему пощечину. Теперь она работала в большой пошивочной мастерской.
Жанна боготворила Франсуазу Саган. В подражание знаменитости, ездившей в автомобиле босиком Жанна, прибыв в родной город на побывку, заявлялась в единственный в городе ресторан без туфель…
Герик не мог понять, когда Жанна говорила всерьёз, когда подтрунивала над ним, когда его провоцировала. Она заявила, что очень любит Достоевского, особенно его «Преступление и наказание», Родион Раскольников – гениальный персонаж, он так ловко орудовал топором. Герик не знал, как реагировать на тезис о топорном искусстве Раскольникова. Растерялся он и от её вопроса, когда она, пристально посмотрев на него и улыбнувшись, спросила: «А вы из инопланетян?»
Жанна занималась в театральной студии, кружке художественной самодеятельности, говоря на старый лад. Длинный, худой с наклоном вперед, который ему будто обеспечивал непропорционально большой нос, Яков Хейсман обожал Жанну, потакал всем её художественным выкрутасам, лишь бы они оставались в пределах художественности, и лишь бы она продолжала заниматься творчеством, а не погрузилась целиком в так свойственную ей бесшабашность. Большая творческая судьба у него не сложилась: не умел он подлаживаться под партийных, а потом денежных боссов, но не перегорел, выкладывался в своей полуподвальной театральной студии, помогая прорваться в большое искусство молодым дарованиям.На Жанну Яков Михайлович возлагал особые надежды.Как-то на репетиции она психанула, а потом извиняясь и пытаясь объяснить свой срыв принесла ему свой дневник. Оказалось, что артистичная, яркаядевочка прекрасно пишет. Старик Хейсман был уверен, что карие с зеленоватым бесовским оттенком, да и к тому же выдававшие живой ум, глаза обязательно приведут Жанну в кино, или хотя бы в театр.
Когда Герик с Жанной дошли до обшарпанного здания, Жанна предложила подняться. В не блиставшем чистотой подъезде на одном подоконнике пили пиво из большой пластиковой бутыли, на другом – целовались. В комнате Жанны спали семь или восемь девчонок, две в углу, лежа на кроватях, переговаривались. Над кроватью Жанны висела репродукция «Моны Лизы».
–Ты дьявола не боишься? – сама она успела уже быстро раздеться и улечься в постель.
–Не очень, – изумлённо пробормотал Геродот.
– Тогда ложись ко мне. А это – дьявол, – кивнув на «Мону Лизу», сказала Жанна.
– Но тут же…, – обведя глазами комнату, засомневался Герик.
– Да они спят, – с интонацией «они привычные» пояснила Жанна.
Для Герика ситуация показалась слишком экзотической…
Х Х Х
Отношения у них носили пунктирный характер, периодически Жанна исчезала, в периоды исчезновения сходила даже пару раз замуж. Потом снова появлялась на его правильном горизонте. Он терпел, ждал и надеялся. Понимал, что служит ей подушкой безопасности и страховочным вариантом. Мимоходом Жанна поступила во ВГИК на сценарный. И дебютный фильм «Пришелец»» по её сценарию получил кучу призов на кинофестивалях.
Короткометражные романы происходили один за другим. Иногда Жанна звонила ночью и исповедовалась, Герик страдал, ощущал себя облачённым в сутану, щупал макушку – нет ли там тонзуры. Он не имел никакого отношения к католической церкви, но пытка, которой его подвергала Жанна, превращала его в католического священника. Он не мог без неё, без её голоса, без редких встреч, без призрачного миража надежды.
Герик давно дорос до места начальника средней руки. Но выше этой средней позиции ему подняться не удавалось. Его жизнь состояла из мелких привычных мелочей и периодических турбулентностей на работе, которые хотя и сопровождались стрессами и нервным напряжением, но никогда не выбивали из комфортной колеи добропорядочного буржуа. Это слово из ХIХ века очень грело Герика. Он опробовал его на нескольких знакомых, те не оценили, и Герик оставил его только для внутреннего употребления.
Однажды на затянувшемся корпоративе начальник другого управления огорошил Герика заявлением: «Ты – наш Стива Облонский». Герик задумался и даже решил наконец прочитать «Анну Каренину». Сходство с героем романа Толстого ему польстило.
Вообще он старался читать литературу с опережением («Каренина» явилась исключением), чтобы не попасть впросак на корпоративе, где коллеги вдруг начинали демонстрировать эрудицию и просвещённость. Было у него и несколько пивных приятелей, с которыми тоже надо было о чём-то говорить. А Жанна вновь совсем исчезла с его горизонта.
В её жизни случился знаменитый блогер, непобедимый боец баттлов, звезда которого стоила дороже её звезды на порядок. Фейерверк их отношений был заметен даже среди шумовых эффектов, петард, шутих и прочих эскапад московской светской жизни. Свобода без границ! Раскованность без пределов! Танцуют все! Жанна и Блогер купались вместе с десантниками в большом фонтане на ВДНХ, только десантники совершали омовения в трениках и видавшей виды форме, а Жанна и Блогер – в первозданном виде. Там же в фонтане Блогера слегка потрепали и его же штаны на него натянули. Неприятие десантурой интеллектуальных изысков придало ещё больше пикантности эпизоду на ВДНХ. Жанна порвала в клочья традиции городка, в котором родилась, в котором доживала свой тяжёлый век её мать, давно не поднимавшая глаз при встречах с соседями, чтобы избежать расспросов про непутевую звёздную дочь.
Блогер обожал красивые машины, его нежно жёлтая «Ламборджини Урус» даже в Москве издалека бросалась в глаза.
Жанна сделала небольшой крюк, направляясь с «Мосфильма» домой. Ей хотелось продлить светлое настроение удачного дня. Она даже думала припарковать машину недалеко от смотровой площадки и пройтись по всегда прохладным и всегда почти безлюдным аллеям парка МГУ. «Ты смотри, как мы совпадаем даже по настроению», – с нежностью подумала Жанна, заметив в тупичке под большой раскидистой липой призывно сверкавшую жёлтую «Ламборджини». Она оставила свой красный «Пежо» метрах в тридцати от машины Блогера и, стараясь остаться незамеченной, ради сюрприза и прикола двинулась, чуть пригибаясь, к «Ламборджини».
На переднем сиденье двое самозабвенно целовались: Блогер и юноша… Детали Жанна не разглядела. Она распахнула дверцу машины. Блогер обернулся, в глазах – недоумение, досада, злость…
Жанна влепила пощечину. И бросилась бегом к своей машине. Врубила газ, со скрежетом непривыкшей к такому обращению машины выкатила задом на Мичуринский и помчалась, нарушая все правила. Яблони на проспекте от страха будто поджимали свои ветки с зелёными незрелыми яблоками. Первый раз сбавила скорость при выезде на Аминьевское шоссе. Белая церковьс недоумением посмотрела на нервное красное «Пежо».
На перекрестке Верея – Дорохово на Минском шоссе съехала на обочину, час ревела. Потом зашла в придорожное кафе «Федеральная служба пончиков», в туалете вымыла лицо. Съела три пончика. Два посетителя в майках без рукавов упорно делали вид, что заняты только едой и её не рассматривают. Осмотрела себя в настенном зеркале. Продолжать путь расхотелось, хотя желание броситься на шею маме не уходило. Только что ей сказать? Стыд за долгие молчания, за неприезды зажёг лицо, вытолкнул вновь слёзы. Двое в майках вышли из кафе и загрузились в огромный трак с белорусскими номерами. В стеклянном заведении она осталась одна. Солнце перестало заглядывать в окно. Тени на полу потемнели, одна из них стала протягивать руку с длинными пальцами к её стулу. Жанна встала, чтобы заказать ещё один американо, но персонал «ФСП» куда-то подевался. За стеклами проезжавших машин шла чужая жизнь. Она ещё долго сидела в «ФСП». На одном из столиков валялся забытый глянцевый журнал. Стала листать, не понимая слова… Увидела стихотворение:
Вечер тонкой рукой
пытается лечить боль
Она не уходит,
Она всегда со мной.
Она живет во мне
Как старость,
которая ждет
у зеркала своего часа.
Вечер – мой друг и брат
Я прячусь в его полумрак,
Ухожу от зеркал судьбы.
Только вечер знает, что
на этом свете
есть ещё ты.
Имя автора ни о чём не говорило. Захотелось увидеть добрые, грустные глаза платонически обожавшего ее Якова Михайловича,но уже год как он скончался прямо во время репетиции в своем подвальчике. Как страницы журнала стала перелистывать образы своих знакомых… Никого !Никого не хотелось видеть из своего привычного артистического мира.
Тень дотянулась до ее колен и растворилась в полумраке. Зажегшийся электрический свет вывел Жанну из мрачного оцепенения. Онавспомнила про своего старого смешного приятеля, который по её капризу иногда превращался в любовника. Машину развернула и уже медленно поехала в сторону Москвы.
Вечером рука разболелась, и её пришлось мазать «Арнигелем». Вновь ревела. Посмотрела на большой острый кухонный нож, на свою руку… и позвонила Герику. В трубке Герик услышал: «Приезжай!», потом рыдания и отрывочные слова, самыми мягкими из которых были «сволочь» и «подонок».
Герик купил цветы в ночном магазине и примчался к Жанне. Так началась их семейная жизнь.
Жанна стала выводила Герика в люди, тут пригодилось его чтение впрок. Но люди, с которыми нужно было говорить не о делах, Герика тяготили.Светская жизнь с ее обязательным стебом давалась ему тяжело. Впрочем Жанне самой вскоре наскучило демонстрировать, что у нее в личной жизни все в порядке. Герик остался в основном для домашнего употребления.
Он ей дарил цветы, а она ему – скандалы. Скандалы служили пищей для творчества и заставляли Герика всё больше и больше задерживаться на работе.
Вдруг скандалы прекратились. Жанна сняла дом в тверской деревне с чудным названием Выдропужск, сажала в огороде редис и лук, сама пилила дрова для печки, никого не принимала из московских друзей, Герик наведывался по выходным. Жанна написала заявку про учительницу из маленького городка, которая борется за каждого своего ученика. Она оставляет особо трудных и особо несчастных детей у себя дома в маленькой пристройке к школе. У большинства детей нет перспективы, кроме как стать бандитами и проститутками, и учительница, рискуя жизнью, борется против этих перспектив. Её убивают, а местный художник, её бывший ученик, которого она спасла от участи стать бандитом, рисует икону богоматери с чертами своей учительницы.
Жанна вернулась в Москву похудевшая и просветлённая, направила заявку корифею продюсерского цеха. Тот на удивление быстро прочитал текст, ему заявка понравилась, но предложил внести, как он выразился в кратком послании в «телеге», небольшие коррективы. И пригласил на встречу. Отправляясь к продюсеру, Жанна поцеловала Герика. Она сияла.
Встретились в офисе ТНТ. Белоснежная рубашка навыпуск, стильная обстановка, широкая улыбка предвещали разговор единомышленников и в то же время людей дела. Продюсер не стал тратить время на мужские любезности, лишь чуть задержал взгляд на загорелом, с чуть заметными веселыми веснушками лице Жанны. Она давно так хорошо не выглядела.
– Надо дописать про роман учительницы с учеником и одновременно с местным богачом, владельцем фермы и магазина. Предприниматель из ревности пытается организовать убийство ученика, но бандит Федька вместо ученика убивает предпринимателя, насилует учительницу, грабит местную церковь и скрывается. А учительница вешается в опустошённом Федькой храме, в котором осталась всего одна икона. Последний кадр фильма: висит тело учительницы в пронизанном лучами солнца храме напротив иконы богоматери с младенцем, – толстый, холеный продюсер сиял, рассказывая свои «коррективы», он уже предвкушал грандиозный успех фильма, призы на международных кинофестивалях и большие-большие, хорошие деньги.
Жанна слушала, всё более негодуя. Затем пришло чувство омерзения, а в финале рассказа она ощутила дикую усталость.
– Но моя заявка совсем о другом, – тихо и обречённо промолвила Жанна.
– Девочка, хочешь сеять разумное, доброе, вечное – меняй профессию, – с дружеской и покровительственной интонацией сказал мэтр.
– Я подумаю, – взгляд её скользнул по столу: ничего тяжёлого на нём предусмотрительно не было. Продюсер ухмыльнулся: ещё недавно на столе стояла тяжёлая пепельница из серого уральского камня…
– Думай. Только побыстрее. А заявка хорошая, – подсластил пилюлю на прощанье опытный человековед.
Герик по случайности оказался дома, когда вернулась от продюсера Жанна. Интуицией Герик был не обделён, и случайность он подстроил.
Жанна двигалась медленно, хотя и бросила не глядя изящную сумочку, но без присущей ей всегда энергии и экспрессии.
– Я ухожу из кино, – спокойно, лишь с чуть заметной дрожью в голосе ответила на вопросительный взгляд Герика. Затем взорвалась:
– Мне будет диктовать какой-то овощ, торговавший прокладками, а теперь великий продюсер. Пошли они все!
– Ну, у тебя же имя! – слабо возражал Герик.
– Какое имя?! Марлен Хуциев мечтал поставить фильм о Пушкине. Понимаешь, Хуциев!!! – уже кричала на весь дом Жанна.
«Слава богу, что у нас дома нет оружия, она бы застрелила этого продюсера», – подумал Герик. И ещё. Он не знал, кто такой Хуциев, но благоразумно спрашивать у Жанны не стал. Она раскраснелась, глаза горели. Гнев был ей очень к лицу.
– И старик так и ушёл... А ведь это был бы совершенно особенный Пушкин! Такой, про которого мы ничего не знаем и уже не узнаем. Никогда! Имя! – с сарказмом и уже со слезами в голосе, тихо и грустно завершила свой спич Жанна.
А потом, после некоторого колебания сказала:
– Понимаешь, я очень виновата перед мамой. А этим сценарием и фильмом я хотела попросить у неё прощения и хотя бы чуть-чуть отдать долг. Я знаю, ей мои работы не очень нравятся. Да совсем не нравятся… Она ничего не говорит, но я-то чувствую. В заявке, конечно, многое придумано, но очень много и про неё, про маму. Она бы сразу это поняла, как только увидела бы фильм. Если бы фильм получился хороший. А этот, этот ублюдок... Как мне в голову пришло направить ему?
Потом она долго говорила про продюсеров, про несвободу, про фабричную систему в кино, говорила хорошо и искренне. Но уже по-другому. Не так как про маму. «Теперь как в хорошем московском театре», – поймал себя на крамольной мысли Герик. Он не знал, чем помочь Жанне. Он неплохо зарабатывал, но это были совсем не те деньги, которые требуются для постановки фильма.
Из кино она не ушла, хотя и основала с подружкой кафе для детей «Пиноккио». Подружка, а затем и «Пиноккио» умерли от ковида.
И вдруг 24 февраля ….
Все привычные занятия вмиг потеряли смысл. Герик тупо читал и перечитывал сводки новостей. «Лента.ру», ТАСС, «РИА Новости», сообщения WarGonzo, CNN, Fox News. Наши заняли Гостомель, аэродром вблизи Киева, освободили Чернобыль, Херсон, подошли к Харькову. Генерал Конашенков докладывал об успешных ударах российских ВКС по военным объектам на Украине. А Герику становилось всё тревожнее.
На украинском ресурсе он увидел троих избитых российских милиционеров, они попали в плен и теперь их заставили выступить на пресс-конференции в Киеве. Герика как обожгло. Наши русские офицеры в плену... У кого? У случайного государства, созданного исключительно благодаря нашей собственной же дури. Именно из-за своей случайности Украина так быстро превратилась в марионетку… Герик пару раз посещал по делам Киев и не любил вспоминать эти посещения. Он был миролюбив по натуре и идейным наклонностям, в Киеве ему не понравились собственные настроения. Его раздражало сочетание жёлтого и голубого, совсем не привлекала музыка украинской речи… Он укорял себя за странную нетерпимость и уж совсем подверг себя осуждению за промелькнувшую, а затем вернувшуюся мысль-ощущение: русский город, оккупированный свидомыми. А теперь наши под Киевом, а в душе мрак холодный и в то же время душный. Хотелось проснуться и радостно осознать: это сон, всего лишь кошмарный сон: 24 февраля не наступило, нет никакой специальной военной операции, нет буквы «Z», нет огромных портретов героев России, про которых ни за что не хотелось узнавать – живы ли они. Потому что Герику очень хотелось, чтобы все эти парни с открытыми, хорошими лицами были живы.
Каждый день приходилось говорить себе: нет, это не сон, это реальность. Новая реальность…
Исчезло обаяние даже его любимой науки – математики. Злой рок разрушил магию цифр. Если раньше он был уверен: цифры могут объяснить всё на свете, только надо найти правильную формулу. Теперь он видел: цифры бессильны. Происходившее в формулы не укладывалось. Формулы войны не существует.
Он страстно желал скорейшего окончания войны, поэтому несказанно обрадовался, когда Зеленский объявил, что Украина готова стать нейтральной. Это был шанс, только смогут ли его грамотно использовать…
Герик неоднократно готовил материалы для руководства банка перед переговорами с коммерческими партнёрами, иногда его самого привлекали к ведению переговоров. Он отлично понимал, что стол переговоров – лишь видимая часть жёсткой конфронтации, которая разворачивается за контроль активами. Он отлично помнил случай из практики их далеко не самого агрессивного банка: пока шли переговоры, был осуществлён тщательно подготовленный рейдерский захват, партнёр психанул и прервал переговоры, а затем вернулся, только переговорные позиции его были уже сильно ослаблены.
Будто получил срочное задание от высокого руководства: быстро собрал информацию по вопросу. Обнаружил – в 1990, когда Украина двинулась в сторону независимости, Верховная рада приняла Декларацию о государственном суверенитете, в которой было прописано, с изумлением прочитал Герик, что в будущем Украина будет постоянно нейтральным государствоми не примет участия в военных блоках.
Но то было в прошлом. В настоящем совсем иное.
В преамбуле конституции Украины сказано о «европейской идентичности украинского народа и необратимости европейского и евроатлантического курса», а в статье 102, что президент является гарантом… стратегического курса на обретение членства в Европейском союзе и в НАТО.Не надо быть большим юристом, чтобы понять заявление Зеленского – антиконституционно. Переговоры, заключил Герик, могут завершиться не подписанием договора о нейтральности Украины, а изменением её конституции. Пусть еще Генассамблея ООНутвердит нейтральный статус этого несчастного государства. А боевые действия нельзя прекращать на время переговоров, иначе кинут. Все эти идеи изложил в записке, распечатал ее и направился в кабинет, о существовании которого знал, но никогда не переступал его порог, кабинет советника председателя правления банка по безопасности. Герик успел заметить первую реакцию советника – холодное изумление. Растерявшись, Герик вместо приветствия, тихо вымолвил: «Я хочу помочь» и протянул листок бумаги. Советник бумагу взял и тут же снова протянул руку для пожатия, с улыбкой предложил Герику сесть, заказал вмиг появившемуся помощнику чаю. Прочитав записку, окинул гостя быстрым внимательным взглядом, чуть нараспев сказал:
– Интере-е-есно. Я могу её оставить у себя?
– А вы можете её передать руководству, – Герик чуть замешкался, подыскивая слово для организации, аббревиатуру которой он почему-то не хотел произносить, – … ведомства? – нашелся Герик.
– Обязательно передам и не откладывая. Я сегодня же поеду в «Детский мир», – и вновь улыбнувшись, пояснил – так мы называем свою штаб-квартиру.
«В тайны уже стал посвящать», – подумал Герик, пожал руку и поспешил на выход с ощущением, что поучаствовал в постановке «Процесса» Кафки. Начитанность не всегда помогала ему жить. И всё же записка на недолгое время принесла ему облегчение. Затем мрак вновь стал сгущаться.
Переговоры состоялись и закончились Бучей. Смысл отвода войск с севера Украины Герик не понял. Его беспокойство только еще более усилилось.
Жанна не любила говорить о политике, но ещё тогда в конце февраля спросила о СВО. Герик отвечал, тщательно просеивая слова. С того момента, как он услышал о начале спецоперации, он неотступно думал о её ходе, о последствиях, о том, чем она может закончиться. Ответов на свои же вопросы он не находил, но одно ощущение было неизменным – ощущение сопричастности к тому, что делали лётчики, вылетавшие на боевые вылеты, танкисты, двигавшиеся по долинам и по взгорьям Украины, десантники, оборонявшие аэропорт вГостомеле. Но один ответ пришёл как аксиома, смущала его пафосность, но иных слов не находилось:
– Это моя страна… Она ведёт войну. Нам всем нужно, чтобы эту войну мы выиграли…
– Но мы напали на Украину?
– Сейчас это уже неважно… Война заканчивается победой или поражением. Я хочу, чтобы мы победили..
Жанна нахохлилась как воробей под дождём, затем пристально на него посмотрела и кивнула. Ответ был принят. Но её тот пристальный взгляд иногда возвращался.
Герик продолжал размышлять, как ему жить и что делать в условиях войны. Размышления были тем более мучительными, что обсуждать их он не мог ни с кем.
– Прекрати свое слюнтяйство, – отрезала Жанна его попытки обсудить то, что разделило его жизнь на две части. Но иногда сама взрывалась и начинала сыпать вопросами, оказывалось, она тоже читала военные сводки.
– Зачем мы бубним про взрыв боеприпасов? Это хохлы потопили крейсер! – кричала она, и в крике слышались боль и страх. – Что за ракеты им поставляют эти западные суки?!
Затем вновь наступала длительная пауза. Явно Жанна боролась с собой и старалась не думать о войне. А Герик и не пытался спрятаться от этих мыслей: как спрятаться от самого себя? Беспокойство иногда переходило в болезненное жжение в груди.
С Жанной они всегда спали порознь, и для него каждый раз было праздником, если ночью она забиралась к нему, толкала шутливо в бок и спрашивала: «Где тут мой муж?» Сейчас он стал бояться этих приходов, хотя и продолжал их ждать. Было страшно, что ночное счастье могло не свершиться по его вине.
Предыдущим летом через Бухарест они добрались до тихой ласковой Болгарии. Пожили сперва в местечке Святых Константина и Елены недалеко от Варны, затем по настоянию Жанны перебрались в Ривьеру.
Герика вполне устраивала и гостиница «Марина», и недорогой, без изысков ресторан «Рай», в котором они обычно обедали, и бетонный корт, выкрашенный в красный цвет, где никто не мог наблюдать беспомощную игру Герика. Среди отдыхающих преобладали мамы и бабушки с детишками. Русские, бывшие гэдээровские немцы и немцы, уехавшие с просторов СССР, вполне мирно соседствовали, а совсем старшее поколение даже изредка перебрасывалось фразами на русском. Но Жанна лишь два дня наслаждалась тишиной и непритязательностью Святых Константина и Елены, затем затосковала по вниманию, шушуканью у неё за спиной, пристальным мужским взглядам. Она звонила в турфирму, болгарским знакомым, даже в российское генконсульство, в итоге выбила два номера в Ривьере, гостиничном комплексе со своим парком, примыкающим с юга к Золотым пескам.
Теперь под окнами днем постоянно звучала заводная песенка с припевом «Sexbomb, sexbomb, you're a sexbomb…», в холле толклись брутальные англосаксы с серьгами в ушах и все в наколках. Не иначе как водители грузовиков, предполагал Герик.
Зато Жанна цвела. Загар подчёркивал стройность ног, а белые шорты и белая тенниска делали её совершенно неотразимой.
Сосны лениво роняли зелёные иглы на теплый жёлтый песок, качали своими задранными вверх мохнатыми головами. Ветер, устав погонять мелкие волны, приходил поиграть с гордыми соснами из парка Ривьеры. «Sexbomb» в середине дня умолкал, и убаюкивающая атмосфера южного курорта смиряла нравы, лечила взвинченные нервы. Даже Жанна к середине второй недели отдыха перестала искать приключений. Но приключения искали её, втягивали в водоворот, из которого она красиво и успешно выплывала, а попавший заодно со звездной спутницей-женой Герик болтыхался, захлебывался, в конце концов измученный оказывался на отмели, где долго хватал ртом воздух. А из затуманенного подсознания выплывало желание спрятаться от постигшего его рокового счастья. Счастье оказывалось всё более неподъёмным.
Жанна играла в теннис красиво, но неровно. Её подачи можно было снимать для рекламных роликов: изящно и точно она подбрасывала левой рукой мячик, правой заносила ракетку за голову с короткой, будто специально для тенниса выбранной прической густых каштановых волос, упруго изгибалась всем телом, вытягивалась и мяч улетал на сторону противника, мелькнув белым маленьким метеором на фоне сверкающего голубизной неба. Только в предназначенный для поражения противника квадрат мяч попадал редко. Жанна негодовала, загорелое лицо будто подсвечивалось изнутри. Её крупный план был бы достоин уже не ролика, а сцены в голливудском блокбастере с претензией на Оскара.
В ресторане «Рыбка», находившемся на невысоком утёсе, нависавшем над морем, свободных столиков не было, ждать Жанна не захотела и направила Герика спросить разрешения присоединиться к молодой болгарской паре, сидевшей у открытого окна. Сопротивление Герика – мол, неудобно – было быстро сломлено. Мужчина с борцовскими плечами на просьбу тут же откликнулся, радушно помахал рукой приглашая присоединиться. Лицо его просияло широкой ещё более радушной улыбкой, когда из тени в круг света вошла Жанна. Быстро завязался разговор, в котором перемешивались русские, болгарские, английские слова.
На следующее утро они уже играли в теннис пара на пару. Светозар резко, но всё же тяжеловато передвигался по корту, вложить всю свою силу в удар ему не удавалось. Руми играла намного лучше своего мужа, так что игра быстро превратилась в отчаянное сражение двух дам, перемежаемое вполне дружескими восклицаниями. Когда стали играть на счёт, сперва повели Герик с Жанной, так как на подаче стоял Герик, который, боясь промазать, подавал едва-едва, мячик медленно перелетал по странной непредсказуемой траектории и плюхался точно в квадрат совсем рядом с сеткой. Если Руми ещё ухитрялась брать эти нелепые подачи, то Светозар постоянно промахивался, не успевал или бил по мячику так, что тот взмывал высоко в небо и затем падал вне площадки. Гейм они выиграли. Но теперь подавала Руми, только две её подачи Жанна смогла принять. Когда же пришёл её черёд подавать, она собралась, больше думала не о красоте подачи, а о точности. И был шанс выиграть гейм, тем более что у Светозара игра совсем разладилась, правда, Герику показалось, что здоровяк, увидев совершенно расстроенное лицо Жанны, стал поддаваться. Когда в очередной раз Светозар не взял совсем лёгкий мяч, Руми бросила ракетку и пошла с корта. Светозар и Жанна бросились её успокаивать, а Герик ринулся к ней так умело, что растянулся во весь рост. Падение было исполнено в стиле старых чаплинских фильмов, даже Руми не смогла сдержать улыбки. Теперь все поднимали Герика и все испытывали к нему чувство благодарности. Игру не продолжили, но решили на следующий день поехать в Варну в Музей археологии смотреть на золото V тысячелетия до нашей эры.
Светозар и Руми приехали из Софии на своей машине, поэтому не пришлось заказывать такси. Жанна разместилась впереди, чтобы лучше видеть, Герик и Руми – сзади. Ехали не спеша, и Светозар и Руми успевали рассказывать о достопримечательностях местности. На берегу совсем у кромки прибоя стояли два замка, с башнями–ладьями. Новые болгарские друзья, архитекторы по профессии, объяснили, что один замок принадлежал местному олигарху, убитому в конце 90-х, второй построили чеченские бандиты, далее уже по правую руку стоял особняк Киркорова, а не доезжая его – неприметная будка охраны прикрывала въезд в парк, разбитый по указанию ещё царя Фердинанда. В парке сохранился летний дворец, отдалённо напоминавший черты родового владения французских предков болгарского царя. В позапрошлую эпоху здесь встречались Тодор Живков и Леонид Ильич Брежнев.
Величественное здание музея встретило прохладой. Полусумрак, преломленные лучи солнца, старые каменные ступени – всё предвещало приобщение к тайне. Самый старый клад в мире, самая большое собрание золотых вещей, ювелирные украшения, предметы быта, керамика, глиняные маски из огромного могильника, одна треть которого до сих пор не раскопана и не изучена археологами. Герик внимательно слушал учёного экскурсовода и демонстрировал интерес мимикой лица. На самом деле ему было скучно. К тому же его раздражали эрудитские добавления и вопросы Светозара. Действовала ему на нервы и экзальтированная увлечённость Жанны, да и передвигалась она по музею слишком в большой близости от Светозара. Иногда их руки и плечи соприкасались. И каждое соприкосновение лёгким ударом тока отзывалось в теле Герика. Руми рассматривала зловещие могильные артефакты в отстранении от всего их сообщества. Лишь один раз, когда удар тока оказался слишком сильным и Герик от него дёрнулся, она подняла свои большие темно-карие глаза, и во взгляде читалось: «Да ты не волнуйся, всё будет хорошо, я начеку». Впрочем, может и неправильно прочитал Герик, не был он специалистом по женским взглядам.
Жанна столь пристально рассматривала все экспонаты, что, казалось, она примерила уже на себя все украшения из V тысячелетия до рождества Христова. А теперь переносит себя и своих спутников в то время, благо одна предпосылка к перенесению уже имелась, они находились почти точно в том же пространстве, как и те люди, что попали тысячи лет тому назад на кладбище вблизи Варненского озера. Ей пришло в голову, что черты глиняной маски и черты лица Светозара напоминали друг друга.
– Это же твой предок. Your ancestor, – шепнула Жанна Светозару, она была уверена, что он не обидится на указание сходства. Он улыбнулся:
– Я больше похож на него, – и он указал на скелет с золотыми браслетами и скипетром.
Жанна боялась всего, что напоминало о смерти, Она замахала руками:
– Типун тебе на язык! – произнесла она заклинание, непонятное ни одному иностранцу.
– Типун, – повторил занятное слово Светозар, похоже, он уловил смысл. Он улыбнулся и пояснил:
– Есть реконструкция лица этого человека. Он был сильным и красивым. И точно богатым. Я не богат, но всё остальное при мне.
Улыбка то и дело появлялась на его лице. Он так часто улыбался, что этим будто спровоцировал появление чуть заметных морщинок на молодом и очень свежем лице.
Наконец, все экспонаты были изучены и друзья вышли на свободу и солнце ХХI века. Но жаркое солнце не смогло растопить заряд жанниной экзальтации. Жароустойчивой девушкой была эта уроженка мест, относившихся в докоммунистические времена к черте осёдлости.
– Почему прекращены раскопки? – громко, так будто не только к собеседникам, но и к прохожим обратилась Жанна. Прохожие обернулись.
– Денег нет. И может, археологи будущего лучше разберутся в тайнах этого могильника, – поспешил ответить Светозар.
– Ждите-ждите! – возразила Жанна. – Археологами будущего будут американцы или китайцы, вам дадут немного денег, а могильник они вывезут целиком вместе со всей землёй.
– Может быть, мы это заслужили. Все будет ОК, просканируют слой за слоем, как мы не в состоянии сделать, – вступила в разговор Руми.
– Что-то тридцать лет никто не спешит здесь сканировать, – резковато для светского разговора ответила Жанна. И тут она предложила изменить ход истории: устроить на месте могильника, где теперь пустырь демонстрацию-хеппенинг:
– Поставим ярко раскрашенную палатку ….
– Угу! Звёздно-полосатую, – ухмыльнулась Руми, – они же всем правят в мире.
– Давайте без политики, – проявил благоразумие Светозар.
– Главное – большие плакаты с призывами, – продолжала Жанна: «Изучение Варненского клада – в школьную программу!», «Требуем продолжения археологических раскопок: здесь и сейчас!», «Голодовка в защиту нашей истории!»
Герик категорически отказался участвовать в акции. Он отлично понимал, что любые акции и банк абсолютно несовместимы, а без банка он никому не нужен, включая Жанну. Руми пожала плечами: «Мне жарко и я хочу на море», - и стала заказывать такси. Светозар с Жанной поехали покупать палатку. Оставалось два последних дня отпуска, и Герик, поколебавшись, предпочёл море, и присоединился к Руми. В такси её волосы пару раз прошлись по щеке Герика.
Х Х Х
Но всё это было в другой жизни: Золотые пески, варненское золото… Страна, будто вся расписанная рукой Климта, теперь отодвинулась в далёкое, и, казалось, уже невоспроизводимое прошлое. Весь мир – ещё вчера открытый, доступный, близкий – скрылся за плотной завесой порохового дыма, набегавшего с полей Украины. А лето неотвратимо приближалось.
В Крым добираться сложно, Сочи никогда не привлекали ни Жанну, ни Герика. Турцию они столь же единодушно отмели.
– Полетели на Камчатку, – светлым майским вечером предложила Жанна.
В самолёте стал смотреть модный фильм «Петровы в гриппе» культового режиссёра Кирилла Серебрянникова. Гениальность этого режиссёра не вызывала сомнения ни у кого из его интеллигентных знакомых. Даже Жанна, хоть и с кривой усмешкой, но признавала его дар. А вот организм Герика не захотел подчиняться общепризнанному мнению. Демонстрация на экране подсознательных мерзостей до такой степени не воодушевила его, что он прервал просмотр на сцене омовения одного автослесаря другим и уже не смог заставить себя вернуться к шедевру мирового киноискусства. Органическая неспособность наслаждаться творениями таких великих современников, как Серебрянников или Владимир Сорокин не раз смущала скромного банковского служащего, но он ничего не мог с собой поделать. Единственно – тщательно скрывал от окружающих свою эстетическую ретроградность. И кивал головой как японский болванчик, когда слышал дифирамбы в адрес кумиров просвещённой публики.
Камчатка ошеломила с момента прилёта. Вулканы были рядом. Никакие спасительные пространства не отделяли скромный беззащитный аэродром «Елизово» от грозного величественного соседства. Вулкан Мутновского дышал и отнюдь не собирался засыпать.
Было неожиданно тепло, не жарко, а именно тепло. Лёгкий ветер приносил запахи северного леса и океана. На склонах вулканов росли берёзы: просто берёзовое царство! Но не привычные подмосковные ласковые берёзки, а более суровые с неожиданными изгибами, даже изломами твёрдого ствола каменные берёзы. Похожие Герик видел в Приморье, когда летал в командировку во Владивосток, только там их называли чёрными. На лесной лужайке паслись коровы, ни в осанке, ни в вымени у них не было ничего экзотического.
Крепкий, уверенный в себе человек с загорелым открытым лицом встретил Герика и Жанну и повез в Петропавловск в гостиницу «Гейзер». Андрей оказался не просто водителем, а гидом. Именно он сопровождал их в первое пешее путешествие – восхождение на сопку Верблюд.
Сперва ехали на двух мощных джипах по руслу пересохшей реки. Русло было жутковатым: чёрного и тёмно-серого цвета, с валунами, будто на время приткнувшимися где попало и ждавшими своего часа, чтобы вновь с грохотом двинуться вниз, угрожая всему живому на своём пути. Берёзовый лес сменился зарослями ольховника и кедрача. Во время короткой остановки Андрей предупредил: по нужде далеко не отходить, в кедраче любят спать медведи. Потревожите мишку, он с испугу может разволноваться, обидеться и натворить дел.
Всё чаще в низинах попадались языки снега. Яркое солнце, от которого женщины на всякий случай смазывали лицо противозагарным кремом, буйный зелёный цвет ольховника и разнотравья на лужайках…. и снег с мрачноватым отливом. Камчатка.
Когда впереди русло реки оказалось всё покрытым снегом, джипы остановились. Гиды подспустили шины: площадь колёс так больше, меньше шансов провалиться, пояснил Андрей. Ни в Центральной России, ни в Сибири Герик не сталкивался с такой практикой.
Подъём на гору был недолгим, но утомительным. Ноги мстили за сидячий образ жизни. Ботинок с раскаленной, разморенной ступней надо было вбивать в тяжёлый талый снег, чтобы нога встала ровно, не поскользнулась, не увлекла за собой всё тело, давно взывавшее о пощаде и отдыхе от туристических экзерсисов.
Спустившись с Верблюда, их группа отведала на базе горнолыжников гречневой каши с салатом из морских водорослей, поснимала местных сусликов, евражек, которые привычно кокетливо позировали, по ходу выпрашивая орешки, которыми опытные туристические бабушки Светлана и Татьяна, заблаговременно отоварились.
Их группа под мудрым руководством Андрея и второго гида Августины быстро перезнакомилась и сплотилась. Две задорные питерские училки Светлана и Татьяна вызывали беспокойство у гидов, так как они стремились запечатлеть каждый сантиметр камчатской земли и часто отставали. Высокая симпатичная Катрин преодолевала пространства вне зависимости от градуса их наклона без какого-либо напряжения. Она от Москвы по Транссибу доехала до Владивостока, оттуда долетела до Петропавловска и теперь на вулканах разминала свои длинные красивые ноги. Жанна иногда как норовистая кобылка косила взглядом в сторону Катрин, ведь зеркальце постоянно должно было ей докладывать, кто на свете всех милее... Зеркальце с помощью глаз двух групповых мужчин Влада и Михаила докладывало о её непревзойдённости, и вскоре Жанна вполне добродушно расспрашивала Катрин про её поиски лучшей жизни в далёких краях. За свой короткий век высокая девушка успела поработать в детском саду в Техасе и преподавателем английского для малышей в Шанхае. Михаил, крупный московский мужчина, показался Герику собратом из числа хомячков офисного планктона. Михаил время от времени демонстрировал маленькие подвиги: залезал под ледяные струи водопада, нырял с разбегу в мрачные и также вполне студёные воды Тихого океана – его миловидная жена подвигами тактично, не на публику восхищалась. Они были счастливы и вызывали у Герика легкую зависть. С первого момента не понравился ему Влад, инженер из Мурманска, опытный рыболов и, как положено рыбаку, неутомимый рассказчик. Он потчевал женщин-туристок байками про медведей. Со всеми медведями из окрестностей Мурманска он был на ты. Те ему отвечали взаимностью. Однажды с другом после удачной рыбалки они спали в палатке, Влад проснулся от того, что кто-то за ногу в сапоге его сильно потянул. Герик отнёс к своей непросвещённости в рыбачьем деле то, что Влад спал не в спальнике, разувшись, а в сапогах. В темноте – видимо, по глазам – Влад понял, что это медведь, вырвал ногу. С другом разрезали с противоположной стороны палатку и бросились в лодку. Из неё уже наблюдали, как медведь выдавливал содержимое из консервных банок и слизывал тушёнку, а потом и сгущёнку. Познания Герика о медведях ограничивались мультфильмом про Винни-пуха и посещением в детстве зоопарка, поддержать разговор на актуальную тему он не мог. А её актуальность медведи подтверждали следами своих больших лап и грудами кала вблизи туристических тропинок и бивуаков. У Влада были уши будто надломленные посередине, когда он напрягался или ел, верхние части ушей прижимались к голове, и лицо принимало хищное выражение. У него были ловкие, быстрые пальцы, но руки без признаков развитых бицепсов. Туристическая группа привлекала Герика необязательностью общения, хочешь разговаривать – говори на негласно установленный круг тем – погода, путешествия, еда, не хочешь – молчи и улыбайся…
Дни сливались в отлично снятый рекламный ролик с участием Герика, Жанны, симпатичных мужественных гидов (Августина была точно женщиной и даже симпатичной, но мужественность в её облике тем не менее точно присутствовала) и группы статистов, с которыми Жанна периодически активно общалась, ведь она была и режиссёром, и персонажем этого ролика.
Перелёт на вертолёте в Кальдеру Узона и Долину гейзеров, прогулка на Шлюпочный пляж к Трём братьям, траверс сквозь туман к кратерам вулкана Горелый. Качели усталости, дозированного риска и головокружения от непокорённой, неприрученной природной красоты. Игра с адреналином, порции которого контролировались опытными гидами, но предвидеть всё на Камчатке не может даже самый знающий, самый умелый человек. Здесь на этом дальневосточном полуострове как нигде ощущаешь – никогда не сможет человек подчинить полностью свою планету. Кальдера Узона больше, чем все другие места на Камчатке показалась Герику лабораторией непредсказуемости. Фонтаны из жидкой раскалённой глины, пузырики газа, подымающиеся с поверхности зеленоватых блюдец, озеро с раствором кислоты, но по поверхности этого опасного водоёма скользили утки, а на отмели отчётливо виднелись следы большого медведя. Внеземной пейзаж окаймляли заросли ольховника с изумрудной листвой.
Восхождения и пешие прогулки изредка перемежались осмотром города, про который Герику хотелось радостно сказать: «И это всё мы!». Вдоль Авачинского залива тянулась набережная, которую от воды отделяла широкая полоска пляжа. Пропорции соответствовали Английской набережной в Ницце. Совпадение, скорее всего, было случайным: вряд ли местный архитектор обладал столь саркастическим юмором, чтобы преднамеренно скопировать гордость французов, в 1855 году вместе с англичанами посетивших Камчатку со столь традиционным для Европы желанием отобрать землю у русских. Пара медных пушек и памятник губернатору напоминали о бесславном приходе к нам англо-французской эскадры. Помимо одной из самых больших бухт в мире Петропавловск протянул набережную с причудливыми металлическими скамьями по берегу озера. В советское время часть озера засыпали и на этом месте построили красивый стадион, который очень любят местные жители. На стадионе Герику и Жанне особенно запомнилась девушка-тренер в ботинках на платформе с пружинами. Она исполняла упражнения танцевального типа, руководя группой местных фей, те весело под задорную музыку, родом с другого берега Тихого океана, подражали своей водительнице. Танцы с пружинами на ногах даже Жанна видела впервые.
Кинематографическое лучезарное существование Герика прерывалось ночными вставками отнюдь не оптимистического характера. Тяжёлые московские думы на Камчатке отступили, но не отпустили. Каждая ночь была желанной, так как освобождала от физической усталости, но усталость душевная ночью получала новый тяжёлый заряд.
На четвёртый или пятый день (счёт по дням очень быстро сбился) их группа совершила длительный поход к каньону Опасный. От поселка Паратунка долго ехали на джипах по дороге, которая в конце концов превратилась в узкий проход между высоченными снежными стенами, затем пересели на снегоходы и устремились на снежные поля, переходившие в покрытые тонким тающим льдом и снегом озёра.
Каньон смотрелся как глубокий разрез земной толщи, его стены чёрного, бурого, тёмно-красного цвета отвесно уходили вниз, в сторону преисподней. На дне каньона струилась кровь земли в виде бурного мутного потока серо-чёрного цвета. Издалека каньон не было видно. По его краям шли непримечательные склоны с жидкой травяной растительностью, виднелись холмики, следы землеройной деятельности сурков-тарбаганов. Они осторожно выглядывали из нор, осматривались, при малейшей опасности вновь скрывались в своих норах с множеством ответвлений и выходов.
Ночью Герик вновь увидел этих черноголовых, пушистых зверьков. Они строились в колонны, получали у старших винтовки Мосина и грузились в вагоны, которые катились на Запад. Но страшноватый мультфильм быстро закончился. Знакомая оживлённая улица с нарядно одетыми людьми, среди них – солдатик с юным, но измождённым лицом раздаёт газету типа плохо отпечатанного листка, просит прочитать и помочь. «Нам там тяжело… на фронте. Нужна помощь – любая. Особенно нужны люди – бойцы, офицеры, артиллеристы, танкисты, лётчики, связисты. Мы за вашу победу бьёмся. Я завтра возвращаюсь. Что мне сказать пацанам? ». И заглядывает в лица мужчинам, юношам – одному, второму, третьему… Те прячут глаза и проходят мимо, ускоряя шаг.Герик взял газету и пожал руку, ладонь оказалась с длинными музыкальными пальцами, но твёрдая и с ощутимыми мозолями. «Я услышал тебя», – сказал Герик и проснулся.
Х Х Х
В последний день предстоял несложный пеший поход в район горного массива Вачкажец. Напоследок Камчатка подарила солнечный, безветренный день. Туристы созерцали водопады, озёра, уже довольно уверенно они пересекали небольшие снежники. Лишь в одном месте пришлось напрячься - при переходе по снежному языку, нависшему над бурной рекой. Говорили и смеялись больше, чем обычно. Группа сдружилась, и было немного жаль расставаться. Влад, не умолкая, рассказывал байки из своей жизни Жанне, остальные туристы, видя, что он старается ради внимания одной Жанны, ему не мешали. Герик тоже. Уже оставалось совсем недалеко до озера с бревенчатой беседкой. Группа растянулась. Последние фото… Андрей шёл первым, Августина отлавливала отстающих, как всегда особенно задерживались Татьяна и Светлана. Августина остановилась, видя, что одной из учительниц нет в группе. Она махнула Андрею, прося задержать ход, сама успела сделать лишь пару шагов в обратном направлении, как из зарослей кедрового стланика раздался истошный женский вопль. «Светлана…», – выдохнула Августина. «Медведь!» – уже на бегу вымолвил Андрей. Так же на бегу он расстегнул кобуру и достал травмат. Другого оружия ни у него, ни у Августины не было.
Они бросились в кедровую чащу, за ними ринулся Влад. Ещё не видя медведя, он начал кричать: «Пошёл! Пошёл!», будто перед ним была задурившая домашняя скотина.
Герик застыл не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Ни мыслей, ни эмоций – полный ступор. Раздались крики, выстрелы из травматов. Герик обвёл глазами, сгрудившуюся группу туристов, встретился взглядом с широко открытыми глазами Жанны. А далее будто в замедленном кадре он увидел, как её загорелые ноги одна за другой стали зависать в воздухе. И тут наконец Герик понял, что Жанна рванулась в сторону криков, выстрелов, Светланы и медведя. «Жанна!» – не крикнул, а прошептал Герик и, неловко переваливаясь, потрусил за ней. Пульс разрывал виски…
Навстречу вышли гиды, они поддерживали Светлану, одежда на ней была разодрана, местами в крови, на лицо и голову смотреть невозможно.
А по зелёному травяному склону вверх уходил большой бурый медведь. Легкий порыв ветра донес резкий запах хищника. Огромная сила чувствовалась в его плавно двигавшихся лопатках и лапах. Он двигался не быстро и не медленно, будто знал, с какой скоростью можно достойно уйти в такой ситуации. Зверь не убегал, а именно уходил. В этих местах он был хозяином, и ему нечего было бояться. Просто он не любил излишнего шума.
«Не жить ему», – буркнул Влад. Замедленное движение кадров всё продолжалось. Герик видел, как Влад взял руку Жанны, а потом погладил её по плечу. Жанну сотрясали рыдания, он хотел подойти к ней, успокоить, сказать ласковые слова, но на его месте стоял другой мужчина… Герик потоптался на одном месте, отвернулся и пошёл к реке, подкидывавшей в воздух крупные брызги, переливавшиеся на солнце, как безумной стоимости бриллианты. Ни драться, ни скандалить желания не было. Сел на нагретый солнцем валун. Минут через десять подошла Жанна:
– Ты что? Тебя все ждут. У Светы ничего страшного, только царапины, лишь бы инфекция не попала, – она говорила так, будто словами хотела спрятать от него то, что произошло с ней, что нужно было скрыть, а слова не помогали…
В глазах Жанны он видел неправду. Она пришла за ним, а ей не хотелось идти за ним. Она ему рассказывала про Свету, про то, как умело её перебинтовали гиды, а ей не хотелось вообще с ним говорить. Она же училась актерскому мастерству, теперь пригодилось, думал Герик, старательно вышагивая по каменистой тропинке и не менее старательно исполняя роль человека, с которым всегда всё в порядке.
Ночью Герик постучал в номер Жанны… Через некоторое время: «Я сплю...», – прозвучал её глухой голос.
На завтрак Жанна не вышла.
В аэропорту они молчали. В самолёте сидели рядом, и Герик не выдержал, спросил:
– Что я тебе плохого сделал?
Жанна повернулась, в упор с прищуром посмотрела:
– Ты что, совсем юродивый?
Герик, так желавший поговорить, что-то выяснить, объясниться, почувствовал, что говорить ему не хочется, и вообще, о чём говорить с этой совершенно чужой, бесконечно далёкой женщиной.
В Москве он пришёл в ближайший военкомат. Подполковник с усталыми глазами его внимательно выслушал, прочитал заранее составленное заявление:
– Призвать вас в армию, а тем более направить в зону боевых действий я не могу, так как вы не соответствуете критериям призыва, но ваша специальность и ваша квалификация, уверен, армии нужны. Тем более – сейчас. Я сделаю всё возможное…
– Спасибо, но я хочу именно на фронт.
Подполковник оглядел Герика, вздохнул, и этот вздох со всей очевидностью передал его невысказанную мысль: нечего тебе там делать. Вместо этих слов, он протянул ему бумагу с телефоном и адресом.
– Это вне моей компетенции, и я не должен вам этого говорить, но по этому адресу люди вам помогут поехать, куда вы стремитесь. Я все-таки попытаюсь сделать то, что вам обещал. Дайте мне неделю. Я сам вам позвоню.
Ночью помимо изможденного уже хорошо знакомого Герику солдатика привиделся Раскольников, одетый в форму красноармейца с плаката «Ты записался добровольцем?», только Родион Раскольников ни к чему не призывал, он голосом самого Герика вопрошал «Тварь я дрожащая или право имею?» И Герик – Раскольников – отвечал: «Конечно, у меня есть право защищать мои кровные интересы», – затем запнулся, будто от смущения, и добавил, – право защищать интересы моей страны. И если для их защиты надо зайти на территорию другой страны, я зайду».
Подполковник действительно позвонил через неделю, но к тому времени Герик уже записался добровольцем и даже купил билет на поезд Москва – Ростов-на-Дону. В одну сторону.