Родился я перед самой войной. Потому войну не помню. Совсем. Помню только как батя с неё вернулся. Но ни весной, ни летом сорок пятого, а осенью. Вернулся из госпиталя тяжело раненый и контуженый.
Как же неприятно меня колол подбородок этого большого и незнакомого дядьки. Это был батя. От него пахло потом, табачным дымом и больницей. Тогда в первые в нашем маленьком со скудной утварью домишке было весёлое застолье. Огромное, как мне казалось, застолье с жареной картошкой, пирожками, тушёнкой и первачём. Никогда больше я не видел таких сияющих глаз мамы. Она всё время суетилась возле плиты, вокруг гостей и подле бати.
Тогда вернувшийся с войны мужик – это было счастье. Безграничное счастье, хотя бы потому, что теперь жить мы стали не в проголодь. Наверное поэтому, так думал я тогда, у мамы и стал расти животик. И теперь стоя или сидя она как то необычно клала на животик свои тоненькие, миниатюрные, хрупкие ручки. Её нежное лицо, как наведённые брови, мягкие длинные реснички, отдающие голубизной глаза, маленький нежный ротик, ручки на животике поверх простенького ситцевого платьишка выглядели как то необычно и по особенному светло. Тепло и нежно. Тогда-то все наши соседи и стали почему то ласково называть её Исусик.
И мама и батя много и тяжело работали. А после рождения сестрёнки батя вообще бывал дома очень редко и не по долгу. Что бы всех нас прокормить и справить меня в школу он сутками кочегарил на льнозаводе. Да ещё и брался за любую работу. Жестянил, клепал транспортёрные ленты, плёл верёвки, вулканизировал, чистил заводские дымоходы. Платили за всё это копейки. Но и за них батя вкалывал. В память врезались его почти всегда чёрные, грубые с толстыми и потрескавшимися ногтями морщинистые руки.
Только эта проклятая война и после Победы добивала наших отцов. Батя слёг внезапно и угас очень быстро. Зимой. Хоронили его, как и положено с оркестром из четырёх человек. И на могилке Военкомат поставил фанерный обелиск со звездой и карточкой. На похоронах я даже не плакал. Помню только, что мне было очень холодно. А стоявшие рядом заплаканные женщины всё время перешёптывались: «Как же теперь будет наш Исусик ?»
Мать тянула нас одна. Тянула надрываясь. Во всём себе отказывая и себя обделяя. Во всём. Только после армии, обзавёвшись своим семейством, я узнал что её звали замуж. С двумя ртами, и всё же звали. А она осталась с нами. В гостях или на свадьбах она пела так, что даже подвыпившие мужики слезились. Ей всегда подпевала её двоюродная сестра, моя тётя Зоя. Таких голосов во всём заводе не было. Тётка моя ещё в начале войны получила извещение о том, что её муж красноармеец Петров Виктор Михайлович, пропал без вести. Таких вот вроде и ни вдов, но одиноких баб осталось не мало. Им пришлось тяжелее чем вдовам. Они ведь продолжали ждать, не допуская и мысли ни о каком другом замужестве.
В ремонтных мастерских работали два пленных немца. Их уже не охраняли. И мы, заводская безотцовщина, всякий раз при встрече яростно бросались в них камнями. Фронтовики нас за это громко гоняли. Один из немцев научился бойко лопотать по-нашему. Вот он то и сватался к тёте Зое. Говорил что он только на половину немец и что мать его латышка. Но она не пошла. А вдруг муж её живой и найдётся. Потому, как и все продолжала ждать и верить.
А мама терпеливо ждала, когда мы с сестрёнкой вырастим. С заводской доски почёта её портрет не сходил. На него даже директор заглядывался. И всякий раз на собраниях, забывшись, он иногда, как и все называл её Исусик. Это потом, уже после женитьбы, я узнал что у мамы была маленькая Иконка Николая Чудотворца. И что всю войну и после она тайком и тихонько на неё молилась. И чтоб батя с войны вернулся и чтоб нас с сестрёнкой беда обходила. И тётя Зоя и другие женщины с завода приходили к маме поздними вечерами и тоже молились за своих пропавших без вести мужиков.
Выдав замуж сестрёнку, я уже очень редко бывал у мамы. Разве что в отпуск. Да и то не каждый год. Ну а потом всё реже и реже. А она так и продолжала всё время работать. И каждый месяц посылала своим внукам денежку. Как мы только с сестрой не уговаривали её этого не делать. Только она всё посылала и посылала. Да ещё и посылки с домашним вареньем, сушёными яблоками и грибами высылала по два – три раза в год.
Сестра писала ей. На праздники открытками поздравляла. Мне же как всегда было некогда. Всегда обещал приехать с семьёй и не ехал. Даже когда мама болела не ехал. А когда приехал всё уже было не нужно.
Положили её, как она и просила, рядом с батей. На похоронах был весь завод. Ведь ушёл Исусик.
Павел БРИГИС