Карточки. Продуктовые карточки. В войну и сразу после неё в этом слове было всё. Ничего дороже них в то время не было. Так мне тогда казалось в моей не кучерявой жизни. Потому что они и были сама жизнь. А всем пережившим ту войну так хотелось жить. Просто жить. Пусть даже по карточкам. Только тогда, не так как сегодня - детей, даже котят и щенков не бросали.
Вот и в нашу, под завязку набитую, пролетарскую и шумную коммуналку, на радость всей ребятне, кто-то под Новый год принёс забавного щеночка. Чёрного, с белым пятнышком на груди и на левой лапке. Кто и почему этого чернышку сразу прозвал Угольком, уже не помню. Место проживания ему определили в дальнем углу нашего длинного, пахнущего прелостью, самоварным мылом и туалетом общего коридора. В коробке из-под разбитого трофейного патифона. И на довольствие поставили. Как и положено – по числу проживающих семей. В нашей же семье нас было двое. Я и мама. Похоронки на батю, которого я почти не помнил, не было. А потому он числился пропавшим без вести. Только это я узнал потом. Когда вырос. Может быть поэтому мама так и не вышла больше замуж.
В первые дни этот чудный живой клубочек не то что дети, взрослые чуть не затискали. А мелкие дошколята его вообще с рук не выпускали. Только этот куценёнок всё время вырывался и делал свои лужи где хотел. Пацанва носилась с ним по всей общей площади, опрокидывая и гремя всем, что не крепко стояло или висело. И уже было не понять, кому от кого покоя не было. В скорости этому новому дворняжному жильцу повязали ошейник, сделанный из старого кожаного ремешка. Теперь всеобщего любимца можно было выпускать на бечовке на улицу. Всё меньше за ним в коридоре подтирать.
Той весной я заболел корью. Никого из соседских детей в нашу комнату родители не пускали. Приходивший в белом халате седой и строгий дяденька врач запретил. Но мы, пока взрослые были на дневной смене в заводе, всё равно шептались в щёлку через приоткрытую дверь. После того как наш, уже немного подросший, дворняга в очередной раз опрокинул ведро под рукомойником на кухне, разгрыз кем-то оставленные сушиться возле тёплой плиты ботики, сорвал с верёвки и обделал чьёто полотенце, ему на улице сколотили будку. Возле дровяных сараев, в одном из которых уже жила на цепи старая, облезлая и полуслепая лайка. Как раз напротив нашего окна. Через него я мог подолгу наблюдать за этим разбойником, стоя на углу моей самодельной досчатой кровати и держась за подоконник.
Забавно было смотреть на то, как Уголёк без устали резвился на воле. С утра он по нескольку раз оббегал весь наш двор и усердно метил свою законную территорию. Но смешнее всего было наблюдать за тем, как отбегая за угол крайнего сарая, скорее всего думая, что его никто не видит, озернувшись по сторонам он, изогнувшись на задних лапах, делал по-большому. И тут же, приподняв хвост, начинал ёрзать этим местом по чистому снегу. Чистюля.
Медленно выходившую погреться на солнышке лайку, наш байстрюк без конца донимал. Хватал её за морду, за лапы, трепал за уши, когда та лежала, а она всё равно не реагировала. Иногда встав, она начинала вилять хвостом, который этот дурашка пытался ухватить своими молодыми зубами. У него не получалось. Он всё время прыгал не в ту сторону, куда уходил хвост. Было видно, что он злился и пытался опередить самого себя. Но всё равно опаздывал. Как только он останавливался – останавливался и хвост. Продолжение всегда было безрезультатным. Наконец устав, Уголёк вскарапкивался на колодку для колки дров. Нагретая на ярком солнце круглая деревяшка как печка согревала лапы и животик нашего дружочка. Иногда, разомлев на солнцепёке, щенок засыпал на колодке так, что его головка и лапки смешно свисали. Потеряв во сне равновесие, он иногда падал с неё. Испуганно вскочив и не поняв случившегося, он стрелой летел не в свою будку, а к лайке. Её подкармливали из соседского дома. Только она ни разу не ела из своей миски раньше, чем из неё не полакает наш малыш.
Если случалось, что во двор забегала безпризорная псина, наш Уголёк заливался лаем так, что стекла дрожали. Прижавшись тонкими передними лапками к земле, подняв ушки топориком, он маленькими прыжками безстрашно атаковал незваного гостя. Но при этом наш герой всё же держался на расстоянии, иногда отбегая назад. Или прячась за лайкой. После того как чужак удолялся, хозяин двора хоть и с трудом и не сразу но всё же запрыгнув на стоявшую во дворе лавку, гордо голосил об одержаной победе. Спрыгнув, он тут же проваливался в рыхлый снег по самые ноздри. Не понимая в чём дело, барахтаясь и визжа, Уголёк очень скоро выбивался из сил. И тогда жалобно скуля, он звал на помощь. Кого нибудь. Глядя на это, у меня сжималось сердце от того, что я не мог ему помочь. Потом же мне было обидно, что выбраться из непроходимого для него снега помогал ему не я. А кто-то из моих закодычных дружков, после школы часами бегавших то за Угольком, то от него.
Шкодил наш непоседа на улице не меньше чем в переполненной квартире. Постиранные в выходные замаслянные и заношенные комбинезоны обычно вывешивали просушиться днём на морозе. На глазах – не стянут, да и выветрятся от тяжелого запаха. Этот абормот, заметив как колышаться на ветру чьито ниже других повешанные штаны, улучив момент, пытался в прыжке ухватить их зубами. Его упорству можно было позавидовать. Если не получалось с одними штанами он перебегал к другим. Удачно закусив мёртвой хваткой эту свою добычу, щенок висел на ней, пока та не сползала вместе с ним с верёвки. И тогда уже с инстинктивным хищническим усердием, наш любимец мотал и возюкал по снегу и грязи добытое им имущество. При этом, на чём нибудь одном он никогда не останавливался. И где только потом наши матери не находили свои и соседские вещи. А Уголёк уже мирно и тихо сидел в своей будке. Не высовываясь. Но его никто и никогда ни разу не ударил. А кормили все. Как и положено – по очереди.
Когда он пропал, мы все долго его искали. Потом надеялись, что наш глупышка просто убежал и заблудился. Но наступило лето. Лайка окалела. Её закопали за сараями. Взрослые долго скрывали от нас то, что Уголёк попал под машину и его тоже закопали.
Будка так и осталась стоять. И теперь уже мы убеждали дворовую малышню, что наш Уголёк обязательно найдёт дорогу домой.
Павел БРИГИС